Николай Дмитриевич Гурьев
Статьи 1991-2018 г.г.
  О промысле Божием (Скачать в формате Word)
О грехе и его делах (Скачать в формате Word)
О благочестии (Скачать в формате Word)
О силах души и о гневе Божием (Скачать в формате Word)
Правила выбора поступка (Скачать в формате Word)


Бог бесконечен как во времени и пространстве, так и вне всего измеряемого, поэтому и мысли возникающие при обращении внимания на него самого или на его творения не могут иметь предела и оказываются беспредельными. Природа сотворенного им духовного мира, события и явления в нем недоступны для скрупулезной детализации по природе своей. Недоступно и отделение каких-либо частностей и процессов для их рассмотрения вне всеобщей их совокупности.

В связи с этим все изложенное ниже можно рассматривать как всего лишь приблизительное отражение и описание действительности.

Общеизвестно и не вызывает у православных христиан ни малейшего сомнения признание Божией воли безусловно благой и совершенной. Таковой она пребывала до сотворения мира, пребывает в настоящее время и пребудет после того, как истечет время, отпущенное миру для его существования; время измеряется и поэтому было отмерено время существования мира, необходимое для завершения его предназначения.

Но именно Божия воля и сотворила Сатану, и попустила ему соблазнить наших прародителей; она же отдала единомысленного с нею Сына Божия на спасение мира и людей в мире; она возвела послушного ей Сына человеческого на крест, чем всем людям была дарована возможность их избавления от их же самоохотного порабощения грехам.

Сатана при этом сам низвел себя до уровня невольного и недоуменного раба как самого Спасителя, так и всех православных христиан, спасению которых он невольно прислуживает; он сам низвел себя до уровня раба неблагодарного, поскольку гордость – это и есть неблагодарность.

Людей отчуждающихся от единственной церкви, спасающей человеческие души – церкви православной – Сатана, омрачая ум множеством разнообразных грехов, ведет даже не к длящейся века смерти вечной, а к смерти вневременной, вневечной, бесконечной.

Сын Божий в лице Сына человеческого всыновил всех верующих Евангелию и следующих его словам людей пресвятой Деве Марии; таким путем он фактически породнился с ними. В последующем он закрепил это породнение, заповедав причащение его естеству вкушением его плоти и крови. И тот, кто следует этой заповеди, делается единокровным с заповедавшим, делается породнившимся со Христом телесно.

Но во Христе неслиянно и нераздельно стали едиными естество человеческое и божеское; он одновременно Сын человеческий и Сын Божий; он совершенный человек и, вместе с этим, совершенный Бог.

Из этого следует, что верующий во Христа, следующий за ним, безропотно несущий ниспосылаемый ему и никогда не бывающий ему непосильным крест; и принимающий в таинстве причащения его плоть и кровь одномоментно с этим принимает и его Божество, обожествляющее при этом самого причащающегося.

Бог Троица – это Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой; это Любовь, Истина и Жизнь.

Бог Дух Святой животворит, устраняя в конце концов болезнетворные и смертоносные последствия грехов в душевной и телесной природах человека.

Бог Сын (Бог Слово), будучи носителем Истины, возвещает людям правду, следование которой изгоняет грехи, ибо все они питаются ложью.

А Бог Отец объемлет человека Любовью, дарующей не всегда уразумеваемую, но внятно ощущаемую радость. Сама же радость возникает при душевном соприкосновении с тем, что является живоносным и животворным; с тем, что сообщает душе жизнеспособность и жизнестойкость.

С момента своего сотворения человек был наделен властью над всею Землею и, разумеется, над всем ее животным и растительным миром. Сотворением человека, ставшего венцом творения, было завершено создание земного мира, предназначавшегося для его обитания.

А для верного соотнесения и сравнения с существами духовного мира необходимо не упускать из вида то, что ангелы изначально получили существование как духи служебные. Человека же Господь удостоил чести стать носителем своего образа; последнее существенно превосходнее. Здесь уместно и своевременно заметить, что если Бог бесконечен, то и количество ангелов должно не поддаваться исчислению. Но любая часть того, что не поддается исчислению и сама оказывается бесчисленной. Да и весьма странно было бы приравнивать и причислять носительниц образа Божия к служебным духам. И еще более странным выглядит мнение, согласно которому земной мир и человек были сотворены для восполнения численности ангелов, умаленной отпадением от Бога некоторой их части.

Поэтому, с учетом всего сказанного выше, можно с большой степенью вероятности допустить, что Сатаниил и был сотворен по воле Бога для последующего обожествления тех, кто испытывает потребность любить; тех, кто принимает и усваивает Любовь по мере своих сил, дарованных все той же Любовью; тех, кто к ней обращается с мольбами и ей же служит. Этим они приобщаются к любви и преобразуются в истинных и бессмертных ее носителей.

Мир же духовный исполняется при этом ничем не омрачаемой радостью.




Грехом как таковым, в самом широком смысле этого слова, является всякая форма неправды: прямое намеренное искажение хорошо известной и доступной наблюдению действительности; отвержение правды о ней; обман, совершаемый отманиванием от правды какими-либо соблазнительными приманками; самообман, заключающийся в желании идти не к правде, а к легкому, удобному и приятному, которое доставляется ложью.

Вершиной всякого греха св.отцы считали самооправдание, которое позволяет переложить свою вину на что-нибудь в окружающем: на родителей, которые «не так воспитывали»; на образование, при котором «меня этому не учили»; на влияние среды, в которой «сейчас так принято».

Мнение св.отцов неоспоримо, но оправдание собственно самого греха – а что в этом плохого? - представляется гораздо более страшным, поскольку может вводить в пагубу не только самого грешника, но и окружающих его людей.

Но следует заметить, что любая форма самооправдания является той или иной формой осуждения, всегда льстящего осуждающему привнесением в его душу ощущения превосходства над тем, на кого оно обращено, над осуждаемым.

Не вменяется в вину грех, совершенный по неведению, но желание уклониться от обличения или самообличения всегда предосудительно. Обличать же нужно, по словам св. ап. Иуды (Иуд. 23), с осторожностью, отстраняясь от обличаемых, как от замаранной плотью одежды. Кажется правомерным отнесение этих слов и к мысленному обличению.

Все грехи, без изъятия, панически страшатся обнаружения, обличения и исповеди; страшатся потому, что всякая правда несносна для них, ибо она обращает их в ничто, уничтожая всякую лживость. В своих попытках уклониться от правды грехи, как бы странно это не звучало, успешно прячутся за свои собственные дела. Приносящий, например, искреннее покаяние в нанесении кому-либо побоев, может ни одним словом не обмолвиться о том, что принудило его так поступить: злость, зависть, ревность или мстительность. И выходит, что сам грех остался нераскаянным.

С еще большим успехом грех скрывается и от самого грешащего, и от окружающих его за внешними делами добродетели: постами, частыми посещениями храма, уходом за больными, подаянием милостыни; все это с легкостью может совершать и самолюбование, и тщеславие, и человекоугодие, и гордость.

Нужно отметить, что одинаковому воздаянию подвергается и совершающий грех, и желающий его совершить, но по чисто внешним причинам лишенный такой возможности. Обусловлено это тем, что судимо будет не совершившее грех тело, а желавшая греха душа, даже если грех не был осуществлен, даже если имело место сочувствие чьим-либо грехам.

На приятность и сладость греха, делающие его притягательным, как правило и обращается внимание. А от его горестности, горечи его плодов мысленный взор упорно отводится.

Могут греховные слова и дела прикрываться множеством правдивых слов, что в итоге все это смешение правды и лжи делает ложью, ибо одна ложка дегтя портит целую бочку меда; также нельзя отрицать того, что как показывает жизнь, обилие правдивых или хотя бы правдоподобных слов часто служит сокрытию лжи.

Ведя разговор о грехе вообще было бы странно и даже нелепо обойти вниманием грех, обычно именуемый первородным. Само словосочетание «первородный грех» может быть понимаемо двояко: с одной стороны, как первый грех в числе прочих; с другой же стороны слово «первородный» может служить указанием на то, что данный грех является основой и породителем всех остальных грехов, которые, по сравнению с первородным, имеют гораздо меньшую силу, власть, весомость; также первородному греху присуща способность усиливать любой другой грех.

Самим же словом «грех» дается указание на то, что первородный грех служит той же цели и действует теми же средствами и способами, что и прочие грехи, хотя неизмеримо превосходит их могуществом и влиятельностью.

Понять это достаточно легко: любой грех дает возможность отвергать любую, но только одну добродетель, а первородный позволяет отвратиться не только от всех добродетелей, но и от их источника во всей его необъемности.

Бог есть Любовь, Истина и Жизнь, которые неотделимы друг от друга. Поэтому отвержение одного влечет за собой и отлучение от двух других. И отталкивающий, отвергающий себя от Истины неправдой утрачивает Любовь и лишается Жизни.

Но при всей огромности то роли, которую играл и продолжает играть первородный грех в истории всего человечества и в жизни каждого отдельного человека, нигде не удалось изыскать какой же именно грех именуется первородным. Говоря иными словами, этот грех нигде и никем не был персонифицирован.

Общепринято мнение, согласно которому первородным грехом является преслушание. Но, при ближайшем рассмотрении, делается очевидным, что преслушание – это дело греха, за которым на протяжении многих столетий успешно скрывается от взоров человечества сам грех.

Слово «гений» на русский язык переводится словом «дух». Поэтому вполне допустимо считать, что Сатаною гениально был избран грех, который мог стать надежнейшим средством погубления человека. О Сатане сказано, что он лжец и отец лжи и, когда говорит свое, говорит ложь. Его слова льстили душе – будете как боги – и одновременно с этим позволяли предвосхищать услаждение чрева вкушением запретных плодов.

Следуя суждению св.отцов о грехах, можно и нужно считать лживым и того, кто лжет, и того, кто принимает ложь. К сказанному можно присовокупить следующее соображение: прародители наши вступили в общение с Сатаной, а всякое общение через приобщение ведет к обобщению; в рассматриваемом случае имело место обобщение со лживостью; вполне вероятно, что именно лживость и оказалась первородным грехом.

И этот грех медленно, но непрерывно, неизменно и неуклонно растлевает человечество с момента согрешения прародителей и до наших дней. Люди же или желают этого ни видеть и ни понимать, или утратили способность осознать и осмыслить бедственность своего положения и обратиться к правде, которая содержится только в учении Православной Церкви.

Но в настоящее время и миряне, и клирики различных уровней склонны пренебрегать словами и Св. Писания, и Св. Предания. Тем самым они сохраняют только видимость принадлежности к Православной Церкви, и по сущности своей чужды ей. Миряне при этом оказываются отлученными от Церкви, а клирики изверженными из сана Духом Святым в полном соответствии с правилами Церкви, которыми они пренебрегают.




Благочествовати – благоговеть, иметь благочестивые чувствования; Благочестивый – набожный, Бога чтущий (словарь протоиерея Г. Дьяченко, 1900 г).

Говение – особое почитание, уважение; воздержание от определенных яств. Благочестивый – истинно почитающий Бога, основанный на благочестии. Благочестие – истинное почитание Бога. Благоговение – глубокое уважение. (Императорская Академия Наук. Словарь 1847г)

Благочестие – потребность воздавать почести, поклонения и благодарения всеобщему, всеобъемлющему и всемогущему Подателю всех видимых и умопостигаемых благ, как изливаемых на все человечество, так и ниспосылаемых отдельным людям.

Но чествование неотъемлемо от восхваления и благодарности. А благодарность, в свою очередь, склоняет человеческую душу ни в мыслях, ни в словах, ни в делах не отдаляться (не отвергаться, не отвращаться) от того, кому благодарен человек. Такое расположении души приводит ее к вере, надежде и любви не в рассудке, а в отношении душевном и расположении ко всякому благодетелю.

И понятно, что источником и причиной всех душевных, телесных и приходящих к человеку из внешнего мира благ является Бог. Он – единственный и, если можно так выразиться, первичный благоподатель. Благодеяния могут совершать и люди, но необходимые для этого побуждения, средства и силы проистекают от Бога.

Благом можно считать душевное и телесное здоровье, материальное состояние, быстрый служебный рост, обладание различными способностями и многое другое – всего и не перечесть. А если присовокупить к этому благотворные чудеса, совершаемые святыми по Божьему благоволению – то всего не охватить и мысленным взором.

Люди не знакомые с православием могут сказать, что человек хорошо зарабатывает, занимает хорошую должность, обладает теми или иными способностями. Те же кто принимает учение Православной Церкви сочтет, что человеку дана возможность зарабатывать, что ему дана хорошая должность, что он богато одарен различными способностями.

Тем, кто не забывает о Промысле и в голову не придет говорить о «везениях», «протекциях», «счастливых случаях», «удачливости», и тому подобном: все, что происходит и с самим человеком, и в окружающей его действительностью, было известно в Промысле до сотворения веков и земного мира. Все в жизни, да и сама жизнь, даруется Творцом, а люди вольны принимать все, что происходит по воле Творца, как несомненное благо или упорно стремится к «большему и лучшему», чему Господь не препятствует, но и не содействует.

Православные люди принимали жизнь такой, какой она представала перед ними. Они принимали пищу, принимали бой, принимали скорби и болезни ибо ими, как раньше говорилось, Бог посещает человека для его же блага. Даже смерть и ту принимали еще совсем недавно, во времена Русско-Японской и 1 Мировой войны.

Св. отцы говорили, что чем дальше человек от света, тем менее заметна грязь на его одежде. Подобным образом и грехи в душе не видны, если человек далек от Бога. Но, по мере приближения к Богу, они могут заполнять все поле зрения и для человека делается очевидной и несомненной его греховность. Какие бы то ни было притязания на личную праведность делались для таких людей чуждыми.

Именно поэтому известные своей праведностью люди считали себя грешнее всех грешников. А ап.Павел, говоря о грешниках, счел верным сказать : «От них же первый есмь аз (из которых я первый)» (1Тим1.15).

Об отношении того или иного человека к Богу легко и просто можно узнать, руководствуясь словами: «Если кто говорит, что любит Бога, а брата своего ненавидит, то лжет. Ибо не любящий брата своего, которого видит, Бога, которого не видит как может любить?» (1Ин 4.20)

Но любовь лежит в основе всех добродетелей, которые без нее и существовать бы не могли как по отношению к ближнему, так и по отношению к Богу. А лживость питает все грехи без изъятия и без нее их просто не было бы «Всякий, делающий грех, раб греха» (Ин 8.34) «Он (дьявол)… в истине не стоит, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, то говорит свое, ибо он есть ложь и отец лжи» (Ин8.44).

Поэтому всякая добродетель является проявлением благочестия, ибо ею человек делает угодное Причине всех благ. А почести, поклонения, благодарения могут быть выражены не только одними и теми же словами, но и одними и теми же делами. Правда, в различных обстоятельствах и слова, и дела по необходимости бывают различны, но есть одно дело, зависящее не от обстоятельств, а от душевного расположения по отношению к окружающим. Заключается же оно в следующем: по общепринятому в Православной Церкви мнению, отношение к образу переносится на первообраз. Так, например, отношение к иконам переносится на тех святых, лики которых на иконах запечатлены.

Человек же создан по образу Божию, который никоим способом ни окружающими, ни самим человеком, ни полностью, ни частично не может быть изъят из него. Душу человеческую можно исковеркать, изуродовать грехами, сделать больной или, лишив способность различать добро и зло, низвести на уровень бессловесных, но не лишить ее ни образа, по которому она сотворена, ни отдельных черт этого образа. Поэтому отношение к любому человеку распространяется или переносится на Первообраз его.

Из этого следует, что признательность, благодарность, угождение (но не угодливость) и любые добродетели, проявляемые в отношениях с людьми могут рассматриваться как проявления благочестия, если при этом не упускать из вида, что любой человек является носителем образа Божия.

Учить людей благочестию всегда вменялось в обязанность священнослужителям. В настоящее время большинство священников либо пренебрегают этой своей обязанностью, либо даже и не знают о ней. Внимание таковых священников хочется обратить на 58 правило св. Апостолов:

«Епископ, или пресвитер, нерадящий о притче и о людях, и не учащий их благочестию, да будет отлучен. Аще же останется в сем нерадении и лености: да будет извержен.»

Таким простым путем священники и становились обыкновенными извергами.

Благодеяния оказываемые человеку и могущие склонять его к благочестию исчислить практически совершенно невозможно. Кратко, просто и ясно об этом говорится в Евангелии: «Ибо я был голоден и вы дали мне есть; жаждал и вы напоили меня; был странником и вы приняли меня; был наг и вы одели меня; был болен и вы навестили меня; в темнице был и вы пришли ко мне». (Мр 25.35;36). В ответ на недоумение слушающих эти слова Царь сказал: «…. истинно говорю вам, что сделав это одному из этих братьев моих меньших, сделали мне» (Мф25.40).

К благодеяниям можно отнести и дарование жизни, и всего, потребного для ее поддержания: здоровье душевное и телесное; дарование способностей; постоянную заботу или, вернее сказать, опеку Ангела-Хранителя; возможность, после окончания жизни временной, воскреснуть к жизни вечной; исцелении разнообразных недугов.

И молитва даруется о том, чем сам Господь хочет облагодетельствовать человека, и побуждения на благие дела, совершаемые по послушанию заповедям, а не собственным несовершенным желаниям. Во всем видна забота, обусловленная Любовью.

Основная и далеко не всеми замечаемая опасность на пути учащихся жить благочестиво состоит в том, что все благое, дарованное им, они приписывают своим личным заслугам, полагая, что сами себя улучшают, возвышают, одухотворяют и, в конечном счете, спасают.

Но, с одной стороны, они пренебрегают или упускают из вида слова о том, что самому человеку спастись невозможно «Богу же все возможно» (МФ19.25) и о том, что «делами не оправдается ни одна плоть» (Рим3.20).

А, с другой стороны, эти люди желают не видеть, что идут по пути гордости и самообольщения поскольку этот путь лестен, легок и приятен для них. И не хотят они осознать, что путь этот может привести их к прелести, которая всегда расценивалась как крайне бедственное и крайне трудно исцеляемое состояние души.

К тому же люди, прося о милости, ведут счет своим молитвословиям и считают, что именно этим очищают себя от грехов, а не душевным расположением, и не понимают, что милости может просить безусловно и неизбывно признающий себя грешным. Обычно они полагают, что заслуживают милость молитвой не понимая того, что заслуженное дается не по милости. И самим этим отношением молясь о помиловании лишают себя милости.

Некоторые слова, дела и отдельные поступки издавна расценивались, как неопровержимые свидетельства благочестия. Но как, по словам св. Игнатия (Брянчанинова) могут быть лжехристиане, отличающиеся от христиан не какими-либо внешними, поведенческими признаками, а душевным устроением, точно так же могут быть и носители лжеблагочестия. Воспроизводя внешне то, что свойственно благочестию они добиваются признания их показного благочестия истинным и, вводя простодушных людей в заблуждения, соблазняя их на подражание. Но люди, подражая произвольно внешнему, невольно усваивают и внутреннее: лживость, притворство и лицемерие которым обусловлено лжеблагочестие, основанное на самомнение, заносчивости и ищущее почестей себе, а не Богу.

Обычно такое случается с людьми, отдающими предпочтение не душевно-духовной, а душевно-телесной (материальной) ориентации. Материю же нет ни малейшей возможности представить не имеющей формы. Поэтому ориентация на форму приводит к формализму, которым, в конечном итоге, полностью выхолащивается сущность, имеющая духовную природу. Соблюди форму благочестия – и можешь быть сочтен людьми праведным или благочестивым, что льстит человеку и возвышает его в его же собственных глазах. Учить же благочестивому расположению души может, по видимому, только тот, кто сам благочестив.

Как это ни странно, основанием для такого самообольщения является мечтательность и – справедливость. Но справедливость не как нравственное качество, а как ощущение соразмерности между своими мечтательными достоинствами и заслугами и воздаянием за них. И в высшей степени лестно обнаруживать перед людьми или самому ощущать духовность и праведность своих дел, привлечение ими духовных дарований и свою приобщенность к духовному миру. Последнее может выражаться в лестном общении со льстивными обитателями духовного мира. Просто и пре’лестно!

На этом представляется возможным завершить вводное знакомство с благочестием.




Создатель души человеческой, помимо всего прочего, наделил ее умом, а также раздражительной, мыслительной и желательной силами. По мнению св. Антония Великого умом человеческой души является ее способность осознавать и различать, что есть добро и что – зло не рассуждением, а непосредственным ощущением души. К этому можно добавить только то, что ум человеческий, не помраченный грехами, неуклонно тяготеет к добру. А единственной первичной причиной и источником всякого добра и всякого блага является Бог.

Таким образом оказывается, что именно ум извещает человека о том, что в нем самом и в окружающем его хорошо или плохо. И если человек не безразличен к тому, что пребывает в его душе – добро или зло – он принимает весть об этом от ума и живет с этой вестью (с вестью - со вестью – совестью). Тех же, кто не воспринимает эту весть, просто не обращая на нее внимания, ранее именовали безсовестными.

Умом же сохраняется способность человека пользоваться своей свободой - своим правом выбора отношения к себе самому и к миру. Сама свобода неотъемлема от человека, но способность пользоваться ею может быть утрачена. Ум также неизменен в самом себе и не может быть отъят от человека, но грехами может помрачаться до полной темноты, до тьмы кромешной, в которой - кроме тьмы - нет ничего. Людей с таким состоянием ума считали умалишенными, не всегда понимая, что они не лишили сами себя ума, ибо это невозможно, а упразднили собственный ум, желая не внимать совести.

Раздражительная сила души воспринимает ощущения (раздражения) вызываемые происходящим и в ней самой, и в окружающем ее мире. Этой силой душа избирает из находящегося в ее поле зрения то, от чего ей следует отклониться, к чему склониться и что подвергнуть рассмотрению. Рассмотрение же это осуществляется уже мыслительной силой души, которая принимает во внимание подлежащее рассмотрению и оценке и либо удерживает это во внимании, либо извергает из него.

Мыслительная сила души сообщает человеку способность познавать, целеустремленно запоминать равно как и забывать, рассуждать, планировать свою деятельность, формировать свое мнение (мнети (слав.) – думать) по любому подлежащему рассмотрению вопросу. Мечтательность, ослабляющая связь человека с объективной реальностью и лишающая его адекватного отношения к ней, также, если так можно выразиться, находится в ее компетенции. По мнению св. отцов мечтательность – это мостик, по которому в душу извне переходит множество бесов.

Сила вожделевательная может восприниматься и ощущаться как желание, хотение или потребность. Желанием можно считать напряженное устремление к тому, что вне человека и неподвластно ему. Хотением можно назвать обращение к тому, что вне человека, но подвластно и доступно ему и пользование чем ему посильно. И желание, и хотение, как правило, бывают обращены к царству земному, к миру материальному.

А потребности свойственно пребывать внутри человека, у того места в нем, которые св. отцы называли «входом в сердце». Потребность не мечется по внешнему миру, как могут метаться человеческие хотения, на которых паразитирует похотливость. И не безразлично-расслабленно пребывает в указанном месте. Она с утруждением просит о даровании того, в чем испытывает нужду как в материальном мире, так и в духовном. Душа при этом совершает то, что для нее безусловно посильно и восходит к тому, что для нее доступно во всякое время и досягаемо в любых житейских обстоятельствах.

Все три силы души могут, образно выражаясь, «препираться» между собой или согласно утруждаться для достижения единой цели. Объединяются же силы души легче при ее ориентации на цели душевно-духовные, а не на душевно-телесные. В этом случае душа обращается к тому, что для нее важнее и нужнее всего прочего и от чего зависит не только душевная, но и телесная жизнь человека - к прошению о помиловании, в котором выражается ее потребность в молитве.

Также необходимо не забывать о том, что всякое прошение без веры в того и тому, к кому оно обращено чаще всего бывает бесполезным. Но и от прошения с верой, не имеющей дел, немного будет проку, поскольку вера без дел мертва. (Иак 2,17) Эту «мертвую» веру можно считать чисто рассудочным мнением верящих в то, что объект их веры не подлежит каким-либо сомнениям. А дела веры оживляют ее и превращают верящего в верующего (вера-верующий, дело-делающий, жнец-жнущий и т.д.), живущего верой.

Св. отцы говорили, что вера определяет, надежда устремляет, а любовь соединяет. Из этого следует, что вера, обездвиженная своей безжизненностью, оживотворяется надеждой, которая предстает как пробуждающая и побуждающая веру к совершению ею дел, дел веры. Закономерным представляется обращение веры надеждой к любви, что и осуществляется молитвой. Могут быть у веры и другие дела, совершаемые мышлением по потребности в них и воплощаемые в делах тела, но сейчас речь идет только о молитве.

Таким образом молитва с верой осознаваемой и надеждой ощущаемой приобщает молящегося к любви и даже способна обобщать с нею; последнее, по мнению св. отцов, происходит крайне редко. Любовь и есть Бог (1Ин 4,8), обладающий неохватной и необозримой полнотой всякого блага и ведения, которое тоже является несомненным благом. Любви свойственно принимать всех, даже еще не пришедших, а только еще идущих к ней. Но никого она не привлекает к себе принудительно, ибо добро вынужденное претворяется, преобразуется в свою противоположность, в зло; добро всегда вольно, что и нашло отражение в языке: словом «добровольно» обозначаются дела и поступки, совершаемые без принуждения к ним.

Человек создан по образу и подобию Божию. Сотворение человека по образу Божию совершилось не как воздаяние заслугам или достоинству еще не сотворенного человека; он был удостоен этой чести по любви к нему, еще не созданному. Нечто подобное можно видеть и в быту людей, которые любят своих, еще даже не рожденных, детишек и с радостью и надеждой ожидают их появления на свет.

После рождения ребенка его родители не ожидают от него ни малейшей помощи в своих делах. Они радуются возрастанию ребенка, его успехам в делах и учебе, огорчаются его болезнями и плохим поведением. Сами же они, по мере сил, способностей и знаний учат ребенка тому, что считают полезным для него. Но дать ему знания о том, что хорошо и что плохо, что благотворно и тлетворно они не в состоянии.

Происходит это из-за того, что родители, чаще всего, заботятся об устроении земной жизни детей. Их отношение к детям можно было бы уподобить отношению Бога-Отца к людям, если бы не имело место принципиальное различие: люди стремятся обеспечить своим детям комфортное протекание их земной, временной жизни, а Бог-Отец учит людей различать грехи и добродетели, отношение к которым обусловливается жизнь вечная.

Уподобление же – не с Божией помощью, а Божией помощью – совершает сам человек, понуждая себя своим произволением обращаться к источнику всякого блага, к Богу. Но непосредственное познавание любви с последующим обращением и приобщением к ней и недоступно, и непосильно человеку, ибо Бог непознаваем. Любовь же неотделима от неслиянной и неотделимой от нее истины. И следованием словам истины, содержащимся в Евангелии, человек приобщается к Любви и Жизни и этим уподобляется Богу своим душевным расположением и своим отношением к окружающему с миром в душе, со смирением.

«…научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим.» (Мф 11,29). В этом случае следование заповеди (научитесь от меня) увенчивается исполнением обетования (и найдете покой душам вашим). Обетование это дано людям самим Сыном Божиим, который и есть Истина. Покой же следует понимать не как пребывание в бездеятельности, а как спокойное (с покоем в душе) исполнение житейских и служебных обязанностей.

Еще представляется необходимым коснуться вопроса о так называемом «праведном гневе Божием». Упоминание о нем в той или иной форме встречается и в Священном Писании, и в молитвах. Это вызывает некоторое недоумение, поскольку и св. Иоанн Лествичник, и св. авва Дорофей и многие другие св. отцы причисляют гнев к семи основным грехам. Да и Священное Писание свидетельствует о том, что «всякое неправда есть грех» (Иак. 5,17). Но в таком случае и всякий грех оказывается неправдой. Сказано также, что «один источник не может изливать соленую и сладкую воду» (Иак. 3,12). И если Бог-Отец (любовь) порождает Бога – Сына вмещающего всю полноту истины, то совершенно невозможно представить себе, как неправда (гнев) может порождаться Истиной, как ею же порождается ложь. И если даже слабосильный, немощный «гнев человека не творит правды Божией» (Иак 1,20) в силу свойственной гневу разрушительности, противящейся всякому созиданию, то страшно и подумать, к чему мог бы привести гнев Божий.

«Бог есть любовь и прибывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем.» (1Ин 4,16) Подобное же всегда тяготеет к подобному и постепенно сближается с ним. Поэтому люди с родственными (подобными, сходными) душами не разобщаются и не отдаляются друг от друга. Поэтому даже еще не обретший любви, но неуклонно понуждающий себя к ее обретению поисками того, чем можно склонить ее к себе, уже приближается к ней самим своим произволением и делается ей не чуждым.

А склоняется любовь к человеку своей собственной заботой и милостью, а не его немощными и несовершенными телесными и душевными делами. Любовь обнаруживается не в доставлении приятных ощущений телесных или лестных эмоций душевных, а в заботе об обеспечении повседневных нужд людей. Совершается это без специального прошения и уделяется равно всем: и злым, и добрым. Милость же, отнюдь не силами и способностями человека, которые дарованы ему все той же Любовью, а силами самой любви охватывает прошлое, настоящее и будущее во временной жизни человека и его участь во вневременной вечности и низпосылается молящим о ней. Молит же о ней только тот, кто нуждается в ней, ощущая тягостность своих грехов и осознавая их неизбывность.

Человек же, со своей стороны, может склонять к себе любовь следованием неотделимой от нее истине. Долго искать эту истину нет необходимости, поскольку она явлена словами Спасителя: «Я есть путь, истина и жизнь. Никто не придет к Отцу (любви), как только мною». (Ин 14,6) Это означает, что именно истина является путем, ведущим человека к оживотворяющей его любви.

Пребыванием на этом пути человек и делается подобным Богу не делами, а душевным расположением. При этом он не отвергает ничего из того, что им обнаруживается в мире и ни к чему не устремляется, а все принимает со смирением, сохраняя мир душевный с благодарением за все происходящее. Ибо ничто не происходит вне промысла Божия, Бог же способствует не столько временным телесным удовольствиям, сколько вечной радости душевной.

Характер продвижения по этому пути весьма своеобразен. Человек, конечно, может идти по этому пути настолько быстро, насколько у него достает сил. Если для самостоятельного быстрого продвижения сил у него недостаточно, то ему нужно использовать имеющие силы для удержания себя на этом пути, для того чтобы устоять на нем. В этом случае путь (Спаситель) сам приблизит человека к тому, что является его целью; он сам сделает его подвизающимся подвижником придавая ему посильное для него движение; он сам, взяв подвижника за руку, приводит его к душевному спасению или даже приносит к нему (Лк 15,5-7).

Подвижником здесь именуется тот, кто двигается к цели, к Царству небесному. Но подвигать себя можно огромными шагами полного отвержения мира и всего в мире. Таково подвижничество монахов. А для мирян приемлемо подвижение пусть малыми, но только душевными утруждениями: умеренными постами телесными, воздержанием от многословия, отвращением даже от мысленного осуждения кого-либо и т.п. Все это является маленькими шажками, совершаемыми подвигающейся душой подвижника - мирянина. Но эти маленькие шажки, совершаемые мирянином ежедневно и ежеминутно в течении жизни, могут успешнее подвигнуть его к Царствию Небесному, чем впечатляющие подвиги монахов. Да и падение с высоты собственного роста (согрешение) редко оказывается травматичным и позволяет немедленно встать и продолжить путь. В тоже время падение монаха из заоблачных далей, из ангельских высот, на которые он вознес себя монашескими обетами, легко может оказаться катастрофичным. И создается впечатление, что монашеский путь легче, быстрее и короче, а мирской – труднее и дольше, но вернее. Да и соблазнов вознестись самообольщением у мирянина меньше. Весомость этих путей можно сравнить с обычной гирей любого веса и с мешком любого обычного объема, наполненным маленькими песчинками: гиря заведомо окажется значительно легче.

Согласием своих сил душа обретает целостность, способствующую сохранению или восстановлению телесного здоровья и сил. И целомудрием именуется мудрость, основанная на мудрости – безпристрастной разсудительности - цельной души, все силы которой согласны между собой и служат достижению одной цели. Целомудрием душа может быть приведена и к смиренномудрию, и даже к любомудрию.

Все сказанное может вызывать некоторое недоумение, поскольку творческой, созидательной деятельности Бога не может быть свойственно, как и самому Богу, ничто разрушительное. Но творческая деятельность предполагает и включает в себя не только создание чего-либо, но и предотвращение разрушения созданного. Поэтому вполне можно считать, что Господь, независимо от душевного состояния человека, оберегает и сохраняет его здоровье и его существование от бедственных и болезнетворных последствий его же согрешений. Совершается это потому, что Господу свойственно благотворения свои ниспосылать «на праведных и неправедных» (Мф. 5,45). Он может и оставить отвращающегося от него человека своей заботой, но только для того, чтобы человек вкусил и осознал последствия своего отвратительного поведения (см. покаянный канон). И это тоже проявление заботы о спасении души.

А упомянутое выше недоумение по поводу «гнева Божия» легко находит разрешение и устраняется из сознания если иметь ввиду следующее.

Ни Бог-Отец, ни Бог-Сын, ни Бог-Дух Святой плотью не являются и поэтому не могут восприниматься телесными чувствами человека.

Св. Иоанн Дамаскин говорит, что «в Писании … многое… сказано о Боге очень телесным образом». Обусловлено это было тем, «что нам, как людям облеченным этой грубой плотью, невозможно мыслить или говорить о божественных и высоких и невещественных действиях Божества, если бы мы не воспользовались подобиями и образами, и символами соответствующими нашей природе». Поэтому слова Св. Писания об устах, ушах, глазах, руках и о лице Бога можно понимать только лишь как уподобительные.

Подобным образом св. И. Дамаскин относится и ко гневу Божию: «Гнев же и ярость – и как ненависть к пороку, и как отвращение». Но слова «отвращение» и «ненависть» св. И. Дамаскин,повидимому, тоже употребил, как доступные пониманию нашей природе.

Если же человек своей порочностью и похотями отвращается от Бога, то этим он сам себя отвращает от милости к себе, защищающий его от последствий его же согрешений. В этом случае, опять же в заботе о человеке, Господь может попустить человеку скорби и болезни с тем, чтобы вкусив плодов собственной греховности человек принес покаяние в ней, отвратился бы от нее и обратился к молению и милости. И оказывается, что гневом Божиим люди именуют в своей жизни то, что привнесено в их жизнь их же собственными греховными устремлениями и усилиями.

Желание возложить вину за свои беды на Бога, а себя оправдать не наблюдается, поскольку гнев Божий повсеместно признается праведным.

Происходящее в природе, в материальном мире сходно с тем, что происходит с человеком в самом человеке. Мир этот был создан для обитания человека и ему подчинен. Поэтому состояние природы и протекающие в ней дестабилизирующии деструктивные процессы обусловлены душевным состоянием уже не одного человека, а всего человечества. Но душевное состояние человечества просто катастрофично и не допускает ни малейшей надежды на его выправление или оздоровление, ибо если бы таковая надежда имела место, то она вступала бы в противоречие со Св. Писанием, которое достаточно ясно описывает признаки приближающегося конца света.

Разумеется, что таковым человечество представляется при его рассмотрении с точки зрения Православной Церкви. Церковь же эта именуется по праву славной, поскольку только она одна приобщает человека к жизни вечной.

В символе веры говорится, что христианин верует «во едину (одну) Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», а слово «инославие» (слав) на русский язык переводится словом «иноверие» (словарь Г. Дьяченко). Поэтому невольно приходится признать, что все еретики – католики, протестанты, монофизиты, экуменисты и пр. – именуют себя христианами исключительно для прикрытия своей антихристианской сущности.

Нечто подобное тому, что происходит с понятием о Божием гневе происходит и с понятием о страхе Божием.

Св. отцы подразделяют ищущих царствие небесное на три группы: одну группу составляют рабы, вторую наемники, а третью – сыны. Рабы ищут душевного спасения страшась мучений, уготовленных и ожидающих тех, кто не будет удостоен спасительного вхождения в царство небесное; наемники - в надежде «заработать» пребывание в этом царстве своими делами и молитвами в видимо праведном состоянии; те же, которые ищут царствия Божия по любви к Богу причисляются к сынам.

Но обо всех этих трех категориях ищущих спасения вполне можно сказать, что они руководимы одним страхом – страхом остаться без Бога, отдалится от него и лишится его милости. Св. Исихий пресвитер Иерусалимский сказал о причине ощущения страха Божиего кратко и ясно: « Страх – от оставлений Божиих». А у кого нет нужды в помощи Божией, тот его и не страшится потерять.

А по какой причине нужно боятся Бога совершенно определенно сказал св. Исаак Сирианин: «Бойся Бога из любви к нему, а не по грозному имени, ему приданному».



ПРАВИЛА ВЫБОРА ПОСТУПКА
(фрагмент неопубликованной книги коллектива авторов, апрель 2015 года)

Одно из главных правил выбора человеком своего поступка часто именуют золотым правилом нравственности.

Для христиан первоначально оно было дано еще в Ветхом Завете: «То, что ненавистно тебе, не делай своему товарищу…».

В Новом Завете правило выбора поступка было заповедовано Иисусом Христом в его Нагорной проповеди: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…» (Евангелие от Матфея). А это означает, что поступки человека должны приносить людям только хорошее и полезное для них; ведь для себя человек ничего иного и не хочет…

Большинство исследователей считают форму правила, данную в Евангелии от Матфея, наиболее полно отражающей его суть. Правило со словами «не делай» лишь рекомендует не совершать в отношении товарища того, чего не хотел бы (что было бы неприятно) для самого себя, устанавливая минимальные нравственные требования к поведению человека. К тому же, ненавистное одному человеку иногда может в высшей степени нравиться другому… А вот в положительной форме, со словами «так поступайте и вы», правило устанавливает более высокую границу отношения человека к другим людям, призывает его не только избегать зла, но и делать добро.

Заповедь поступать с людьми так, как хотелось бы, чтобы поступали с вами, настолько распространена и понятна, что даже люди, никогда не читавшие Евангелия и не слышавшие о золотом правиле нравственности, применяют его в жизни. Правило это отражается в говоримых нами фразах «если бы с вами так поступили, что бы вы почувствовали?», «попробуйте встать на мое место», «постараюсь войти в ваше положение», «хочу того, что вам полезно», «хочу сделать так, как хотите вы…».

Приведенные фразы, особенно последние из них, отражают и другое правило, также заповедованное нам Иисусом Христом и охватывающее как наше отношение к окружающему, так и основанные на нем поступки: «Любите друг друга…» (Евангелие от Иоанна). Ведь всякий, любящий не только родных и близких, но и каждого человека, естественно станет совершать для него все доступное добро.

Почему же люди далеко не всегда следуют этим простым правилам? Виновата человеческая гордость, лестное человеку желание считать, что он «хорош сам по себе», «заслуживает только хорошего отношения», в общем, что он сам источник всего хорошего и вокруг себя, и в себе. Ну а тогда и вести себя этот человек может как угодно – все равно в собственных глазах он останется хорошим и будет думать, что ему обязаны делать хорошее все окружающие.

Но даже если человек хочет поступать по-доброму, как же ему убедиться в том, что его поступок будет хорош? Собственного ума (способности различать добро и зло) и рассудительности может оказаться недостаточно.

Точно понять, доброе иди злое намерение тобой владеет можно по эмоциям – ощущениям души. Эмоции души помогут понять это и по отношению к влиянию на наши намерения и поступки окружающих нас людей (ведь душа не только ощущает, но и воспринимает эмоции окружающих и может, приобщаясь к ним, усваивать их). Не даром говорится: «с кем поведешься, от того и наберешься», а также «скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты».

Ощущения души являются бессознательными и человек не может усилием воли их преодолеть или изменить, поэтому они и являются объективным свидетельством доброго или злого намерения (поступка). Правда, поняв, что душой владеют эмоции зла, можно по собственной воле понудить себя и обратиться к благотворным эмоциям (от обиды – к прощению, от жадности – к доброте или щедрости, от лени – к трудолюбию).

Итак, каковы же эти эмоции души?

Ощущения душой того, что хорошо для человека (эмоции добра): радость, свобода, уверенность, ясность, справедливость, спокойствие, мирность, утружденность. Перечисленные ощущения души являются последствием присутствия в душе положительных нравственных качеств (испытывая их, душа делается нежной, наполняется добром, спокойствием, уверенностью и т.д.).

Ощущения душой того, что плохо для человека (эмоции зла, отрицающие добро): страх, зависимость, сомнение, смущение, стыд, раздражение, взбудораженность, напряженность. Перечисленные эмоции являются последствием присутствия в душе отрицательных нравственных качеств (испытывая их, душа ожесточается, наполняется злом, раздражением, взбудораженностью и т.д.).

Знание об эмоциях добра и зла позволяют человеку выбрать свое поведение, объективно определить, к хорошему или плохому ведут его поступки.

Ведь если человек порабощается злом (отрицательными качествами, ведущими к плохим поступкам), он вместо ощущений душой добра может начать воспринимать как нормальные эмоции зла. А тогда и сама его душа разрушается, заболевает и приближается к смерти. Вслед за душой естественным образом заболевает и умирает тело человека.

Выбирая служение добру1, человек приносит радость и пользу ближним, поддерживая этим душевное и телесное здоровье, как собственное, так и окружающих его людей.


1 Под добром подразумевается, прежде всего, вера во всемогущество любви, как основы добра, признание и принятие положительных нравственных качеств; а уже во вторую очередь - совершение основанных на добре поступков.



SEOS 
Разработка и дизайн сайтов в г. Дмитров.